Киево-Могилянская бурса
В пунктах Киевской консистории 1768 p., о бурсе Киево-Могилянской академии отмечалось: «Вместо странноприимного дома, учрежден сиротопитательный дом, вообще по здешнему обыкновению называемый «бурса» от немецкого слова bursch: собрание для принятия в оный не только природных российских детей и юнош, лишившихся отцов и матерей и всякого призрения и снабжения, но и из иных стран приходящих православного греческого вероисповедания, как-то: греков, волохов, молдавцов, болгаров, сербов и поляков благочестивых. Оный сиротский воспитательный дом вот того времени, как преосвященным митрополитом Петром Могилой учрежден, и доныне приемниками эго сохраняется»
Авторы просили обязательно сохранить бурсу, которая бы существовала на средства различных пожертвований.
Вообще стоит сказать, что почти все ректоры и митрополиты проявляли заботу о жилище «для беднейших студентов» как органической части академии. Скажем, Варлаам Ясинский во время своего ректорства в 1665 — 1673 годах больше беспокоился о комфорте слушателей коллегии, чем об учителях, которые жили в Братском монастыре.
Бурса академии и других учебных заведений Украины почти никогда не вмещала всех желающих «нищенствующих» студентов, во-вторых, материальное ее обеспечение требовало, мягко говоря, лучшего, в-третьих, она также испытывала ужасных опустошений, — скажем, на протяжении XVII века. ее деревянный дом несколько раз горел. Двумстам мужчинам давали место в бурсе бесплатно; помещение было тесное, сырое, без отопления и освещения.
1719. на средства, которые завещал академии Иоасаф Кроковський, и частично из своей митрополии, митрополит Рафаил Заборовский разрешил построить новый деревянный дом бурсы вблизи Богоявленской церкви. До середины XVIII века. это здание настолько обветшало, что жить в ней было невозможно даже неприхотливым и нуждающимся юношам. В тогдашних «прошениях» бурсаков к начальству говорилось, что окна и двери сгнили, дом глубоко осел в землю, весной и зимой его заливала вода, от холода, влаги и тесноты студенты болели и умирали.
Один из преподавателей — настоятель церкви, сообщал, что от Рождества до Пасхи 1750 г. ему приходилось каждую ночь по три-четыре раза исповедовать и причащать жителей бурсы, которые умирали. Зимой 1755 г. умерло более 30 студентов. На лечение больных, ремонт печей и еду бурсаков отпускались незначительные средства, да и те порой разбазаривались нечестивцами. Больных студентов клали в специально выделенный под госпиталь дом. Уход за ними был примитивным, и надзиратели постоянно вынуждены были обращаться к администрации за помощью. Так, 22 декабря 1769 г. сеньор бурсы Андрей Михайловский с товарищами докладывал о 44 больных бурсаков и просил помощи, на что ректор Тарасий Вербицкий отпустил 20 руб. В следующем году тот же Михайловский сообщал о 29 больных бурсаков, и ректор выделил на них 12 руб.
Бурса делилась на «большую», что находилась в помещении на территории академии и поэтому называлась еще «академической», и на «малую», что располагалась в помещениях нескольких приходских церквей Подола. На «Гору», то есть туда, где жила киевская городская элита, бурсаков допускали разве что «миркувати» во время больших праздников. Студентов, живших в академической бурсе, иногда называли еще и «академиками», а вне ее — «малыми бурсаками». Академическая бурса была под непосредственным наблюдением префекта. Его помощниками назначались суперинтендант из преподавателей и сеньор студентов старших классов, которые наблюдали за поведением бурсаков, выполнением ими домашних заданий, соблюдением порядка в помещении, решали мелкие недоразумения и тому подобное. Предназначались сеньоры и для малых бурс. Большой каменный корпус бурсы и больница при ней были построены аж в 1778 году.
В связи со стремлением молодежи к знаниям, преодолевая материальные трудности, малые бурсы при церковно-приходских школах также количественно росли и на конец XVII — XVIII вв. были заметным реальным явлением. В то же время администрация академии и духовная власть не могли не видеть нищего существование школьников, поэтому позволяли им «миркувати», или попросту — попрошайничать. Почти ежедневно младшие школьники в обеденное время ходили под дворами зажиточных киевлян и пением духовных песен и кантов, что начинались словами: «Мир Христов да водворяется в сердцах ваших молитвами отец наших», выпрашивали кусок хлеба. Одни исследователи считают, что именно от этого и пошло слово «миркачі»; другие выводят его от древнего слова «миркувати», которое означало выпрашивать подачки, промышлять, еще другие — от начальных слов школьного приветствия «Мир дому этому», «Мир вам», «Мир хозяину и хозяйке». Студенты старших курсов выходили «промышлять» по вечерам. Они также пели псалмы, зарабатывая тем на пропитание, а если этим способом не удавалось добыть хлеба, то студенты позволяли и «предосудительные средства к приобретению себе пропитания», то есть воровать
На «миркування» украинских школьников и широкую сеть образования еще в середине XVII века. обратил внимание антиохийский путешественник Павел Алеппский, который в 1654 г. писал: «В этой стране, то есть у казаков, есть бесчисленное количество вдов и сирот, ведь со времен появления гетмана Хмельницкого и до сих пор не стихали страшные войны. В течение целого года, по вечерам, начиная с заката солнца, эти сироты ходили от дома к дому побираться, распевая хором приятным, таким, что захватывает душу, напевом гимны Пресвятой Деве; их громкое пение слышно на большом расстоянии. По окончании пения они получают из той избы, около которой пели милостыню деньгами, едой или другим подобным, что годилось для поддержания их существование, пока не закончат школьное обучение. Количество грамотных особенно возросла со времен появления Хмельницкого (дай Бог ему долго жить!), который освободил эти края, спас эти миллионы неисчислимых православных от врагов веры, проклятых ляхов»
За издевательство и рабство, насилие над женщинами и дочерьми православных, за амбициозность, коварство и жестокость над братьями христианами ляхи и были наказаны Хмельницким
Если в будни, возможно, и не все студенты из больших и малых бурс принимали участие в «миркуванни», то в праздничные дни, и особенно во время главных христианских праздников Рождества, установленного в честь рождения Иисуса Христа, что совпадало с древнеславянскими святками колядок, и Пасхи, или Пасхи — на день «чудесного воскресения» Иисуса Христа из мертвых почти не было такого бурсака и вообще школьника, который бы отказался от удовольствия ходить по домам с «звездой», с вертепом, райком, представлять диалоги и «школьные» драмы, петь псалмы и канты, декламировать в гостиной рождественские и пасхальные шуточные стихи, произносить забавные орации. Этим они вызывали у обывателей общий праздничный настрой, да и сами праздновали, получая в награду пироги и пирожки, лепешки и пончики, вареники и галушки, гречаники и плюшки, зажаренную или живую курицу, или утку, несколько монет, а то и кружку пива или рюмку водки. Кстати, за особую склонность к пиву украинских студентов, как и всех западных вагантов, их и сами себя они часто величали «пиворизами».
Про драматические спектакли и вообще о быте киевских бурсаков в давние времена и в начале XIX века. М. В. Гоголь писал, что они прибегали к разыгрыванию драм, комедий, где какой-нибудь студент-богослов «на рост немного ниже от киевской колокольни» представлял в спектакле Иродиаду, или супругу египетского царедворца Пентефрия с трагикомедии «Иосиф, патриарха...» Лаврентия Горки. В награду они получали кусок полотна, или мешок проса, или половину вареного гуся и другую всячину. Весь этот ученый люд, — с юмором продолжал писатель, — как семинария, так и бурса, между которыми была какая-то наследственная неприязнь, был чрезвычайно беден на еду, а к тому же невероятно прожорливый; так что сосчитать, сколько каждый из них лопал за ужином галушек, было бы совершенно невозможно; и поэтому добровольных пожертвований состоятельных хозяев не могло хватить. Тогда сенат, состоявший из философов и богословов, провожал грамматиков и риториков, под предводительством одного философа, а иногда приобщался и сам, с мешками на плечах опустошать чужие огороды. И в бурсе появлялась тыквенная каша»
Кроме «миркування», бурсаки получали незначительную плату за то, что пели и читали акафисты в церкви, учили начальной грамоте в церковных приходах и тем самым конкурировали с приходскими дьяками и попами. Время настоятели церквей с помощью дьяков свирепо расправлялись с бурсаками, били их выгоняли из приходских школ и приютов, уничтожали школярское принадлежности, выдавали на них городской власти, епископам и даже патриарху московскому и царю. Бывший ректор, а затем киевский митрополит Варлаам Ясинский, профессор и префект Михаил Козачинский, другие профессора академии пытались всячески защищать своих питомцев от дикости приходских попов и дьяков. Например, Михаил Козачинский добился от консистории наказание за расправу над студентами: один приходской священник целую неделю сеял муку, привязан цепью в пекарне собора, а дьяка и подьячего выпороли перед школой плетьми
Да и студенты «академической» и малых бурс позволяли себе порой грубоватые шутки, бесчинства и выходки, делали опустошительные налеты на киевские базары, лавки и погреба с продуктами, воровали дрова из мещанских дворов, иногда даже большие бревна из городской ограды, чтобы сжечь в бурсах. «Большие» и «малые» бурсаки-студенты часто решали конфликты с горожанами, бурмистрами, стрельцами с помощью кулаков и дубинок. Защищали они свою достоинство и перед администрацией, бойкотируя лекции жестоких и несправедливых профессоров, добиваясь их изгнания из академии.
Бурса в литературе
Яркую картину древней бурсы с ее причудливыми обычаями, травестийним подражанием античного Рима забавно подал В. Краеугольный в романе «Бурсак». Писатель сам учился в Черниговской или Переяславской семинарии, жил в бурсе и хорошо знал ее жизнь и выходки товарищей.
Особенно талантливое и колоритное иронично-юмористическое воспроизведение бурсацкого быта молодых киевских хулиганов и сорвиголов видим в произведениях М. Гоголя. Продолжая традиции, писатель отчасти и сам имел возможность наблюдать тех веселых «граматиков», «риторов», «философов» и «богословов» в натуральном виде.
Если роман «Бурсак». Краеугольного построен на внешнем комизме, то в повести «Вий» Н. Гоголя имеющееся глубже романтическое воспроизведение действительности вообще, ярче вычерчено человеческие характеры, их психологические переживания. Особенно запоминается образ философа Хомы Брута и сцены бурсацкого быта. Они настолько яркие и привлекательные, краски их настолько свежие, что не потеряли своего очарования и до сих пор, может, больше, чем ученые трактаты. Вот, например, как красочно подаются «групповые портреты» тех бурсаков, что спешили из бурсы через подольский рынок до своей школы, в повести «Вий»
«Грамматики были еще очень малы; идя, толкали друг друга и ругались между собой тончайшим дискантом; почти на всех одежда была если не рваной, то грязной и карманы их раз в раз были наполнены всякою дрянью, как-то: бабками, свистульками, сделанными из пер, недоеденным пирогом, а иногда и маленькими воробьями».
«Риторы шли солиднее: одежда у них был частой и совсем целой, но зато на лице всегда почти бывало какая-нибудь украшение на образец риторического тропа: или равно глаз заходило под самый лоб, или вместо губы целый пузырь, или какая-нибудь другая примета; эти говорили и божились между собою тенором».
«Философы целой октавой брали ниже; в карманах у них, кроме крепких табачных корешков, ничего не было. Запасов они не делали никаких и все, что перепадало, съедали сразу же; от них несло табаком и водкой, временами так далеко, что какой-нибудь ремесленник, проходя мимо, останавливался и долго еще нюхал, как гончая собака, воздух»
На рынке киевские перекупы боялись приглашать философов и богословов что-то купить, потому они всегда любили только пробовать, к тому же целой горстью.
Все студенты-бурсаки академии носили одинаковую одежду — какую-то «длинную подобие сюртуков, длиной по сеет время» (курсив М. Гоголя), то есть до пят, на образец дьяконской одежды. В середине XVIII века, скажем, на 200 студентов, что жили в бурсе, выдавали на три года чуйку за 12 руб. и кожух за 9 руб., а на год шапку (один рубль), летней шляпы (60 коп.), халат (2 руб. 50 коп.), три рубашки (по одному рублю), три пары белья (по 48 коп.), две пары сапог (по одному рублю), 50 пришв (по 80 коп.), постель на 50 человек (по 6 руб.). На еду для 200 бурсаков выдавали 3000 пудов ржаной муки /238/ (по 45 коп. за пуд), пшена и гречневой крупы по 50 четвертей каждой (по 7 руб.), соли 100 пудов (по 40 коп.), сала 50 пудов (по 3 руб. за пуд), на варево 80 руб., иногородним и иностранцам на различные закупки по 1 руб. 50 коп. Много это или мало — трудно судить, но жили студенты-бурсаки впроголодь, и все же учились.
Одежда студентов академии состоял из длинных плащей на вроде шинели без капюшона или капюшона с откидными длинными рукавами до пят. У богатых она могла быть летом шелковая, а в бедных исключительно из дешевой упитанной китайки, зимой из грубого сукна, обшитого по краям красным или желтым шнурком. Зимой под кирею надевали тулуп, подпоясанный цветным кушаком. Летом одевали чумарку или скин из какой-нибудь цветной материи, который застегивался металлическими пуговицами обязательно под шею. В франтов штаны были красные или голубые; шапки с цветным верхом; сапоги носили желтые или красные на высоких каблуках с подковами. Такая одежда считался «благородным» и долго не менялся, а материал для него зависел от благосостояния родителей студентов; у бедняков и сирот он был таким, каким шила та или иная школа. Постриженные студенты были коротко, под «горшок». Именно такими, с накидками-жемчужинами на плечах, изображены они на всех упомянутых гравюрах тезисов диспутов.
1784 г. Самуил Миславский приказал с процентной суммы денег, которые завещали Гавриил Кременецкий и другие лица, выдавать студентам «сиротского дома» на десять месяцев обучения в год богословам по рублю в месяц, философам по 80 коп., риторам 60 коп., студентам класса поэтики по 40 коп. Такую сумму выдавали только обездоленным юношам, которые не имели никаких средств существования. Школьникам младших классов в бурсе денег не выдавали, а поставляли хлеб, варили борщ и кашу, на масленицу с салом, в пост с маслом, покупая соль и другие продукты из процентных денег. Для этого было принято строгий учет и отчетность перед префектом и ректором.
Профессорам и учителям предписывалось бдительно следить, чтобы бурсаки младших классов, которые изучают языки, не шатались под воротами и окнами и не попрошайничавших, для чего велено ворота бурсы закрывать на замок. Одновременно предписывалось держать в порядке лазарет при бурсе, обеспечивать больных провизией, нанять двух «портомойок», чтобы они сиротам и больным стирали рубашки и белье, чего раньше не было.
Впоследствии, особенно в XIX ст., название «бурса» перешло на все духовные школы Российской империи. Она нашла отражение в романе А. Свидницкого «Люборацкие» (1862) и «Очерках бурсы» (1863) Н. Помяловського. В основном бурсы были закрытыми учебными заведениями, и их ученикам запрещалось жить на квартирах. «Все, человек до пятисот, содержались в огромных кирпичных домах, построенных во времена Петра I, — вспоминал о свою бурсу М. Помяловський. — Эту черту не следует упускать из внимания, поскольку в других бурсах частные квартиры рожают типы и быт бурсацкого жизни такие, которых нет в закрытой школе.»
