Истоки проникновения тюремных законов и понятий в обыденную жизнь российских граждан, не имеющих личного опыта заключения, конечно можно искать в истории страны, где шанс стать безвинно осужденным был даже не у каждого второго, а вообще у каждого.
Поскольку на одной шестой части суши многие десятилетия отстаивание понятий «защита прав человека» и «презумпция невиновности» сами по себе рассматривались как подозрительный факт.

История вопроса



В продолжительные времена советского сталинского террора не было ни одной семьи, так или иначе не соприкоснувшейся с зоной: либо со стороны заключенных - родственников, близких и родных, либо со стороны охранителей - людей служащих в разветвленной системе ГУЛАГа. Люди рождались, росли и воспитывались, так или иначе ежедневно пропитываясь повседневным, бытовым ролевым опытом, заключенным в системе координат «охранник-охраняемый». Вся страна жила «при зоне, при лагере».

Из этой системы в общество и проникли правила жизни по «тюремным понятиям», состоящим из нескольких постулатов: культ силы, культ извращенной справедливости, включающий в себя культ наказания по справедливости, романтизирование образа отсидевшего, «откинувшегося с зоны» человека.

Современность



Социологические исследования, проведенные в последние годы, показывают, что при средних цифрах общего количества заключенных - в год от 850000 человек (плюс/минус) - в настоящее время большая часть населения России не имеет непосредственного тюремного опыта. При этом существует общее знание, подтвержденное статистическими данными, о том, что российская судебная система работает исключительно на осуждение и лишь в 0,7% случаях на оправдание. То есть, попав в жернова современной российской судебной системы, избежать различных сроков заключения маловероятно. Поэтому старинная русская поговорка «от тюрьмы и от сумы не зарекайся» актуальна и в настоящее время.

Тюремные же понятия «справедливости» выступают своего рода альтернативой государственным органам правосудия. Пахан, решающий проблемы обратившегося к нему человека по справедливости, через своих смотрящих или с помощью «воров в законе», с психологической точки зрения, не может не быть непривлекательным.

Поэтому помимо объективных составляющих, влияющих на распространение тюремно-лагерных понятий, существуют также и субъективные. Например, такие как перенос тюремно-зоновского лексикона в риторику высокопоставленных чиновников, высшей политической власти, стремящихся говорить на якобы понятном гражданам языке – языке своей страны.

Данная тенденция также не способствует оздоровлению психологической ситуации, поскольку таким образом происходит продолжительное зомбирование, погружающее сознание большинства электората в типологию зоны. А также таким образом власть вольно иль невольно дает сигнал обществу, что она относится к гражданам своей страны как глава пенитенциарной системы к осужденному. А в типологии зоны, как говорилось выше, все понятийно просто и действует примитивная иерархическая установка: пахан – человек наделенный властью, исполнители властных полномочий и заключенный.

Цивилизационный прогресс в развитых демократических странах вот уже несколько десятилетий старается внедрять гуманистическую тенденцию в правовых взаимоотношениях общества и государства. Эти тенденции основаны на либерализации политических режимов и уголовного права. Российские же законодательные органы в последние годы идут иным, своим путем – путем ужесточения как уголовного права, так и все большего ограничения иных прав и свобод. Законодательная репрессивность психологически распространяется и на поведенческую мотивацию граждан, не чувствующих законодательную защищенность, к поиску иной защиты. Поэтому без общей гуманизации сознания всего общества - сверху донизу - ожидать искоренения извращенных тюремных понятийных законов не приходится.